Журналист Григор Атанесян услышал знакомую армянскую речь за бело-зелеными загородками и напросился на обед к рабочим с программы «Моя улица». Они поговорили про ереванскую воду, русских девушек и московскую мэрию.
Без пятнадцати два серебристый «мерседес» прораба Ашота заезжает на асфальт с рыжими пятнами от глины. Проводив его взглядом, ленинаканци Даво — то есть Давид из Ленинакана, рабочий в перепачканной оранжевой форме, — толкает меня локтем и спрашивает:
— Это ты, что ли, у начальника собираешься интервью брать?
— Ага.
— Ну так спроси его, почему обед задержался. На самом деле спроси!
Из «мерседеса» первым показывается живот и только потом — улыбающееся лицо прораба. В том же порядке из машины выходит Левон — светловолосый армянский типаж, который часто встречается в Карабахе. Он представитель подрядчика. У обоих в руках забитые до упора ашановские пакеты с едой, которые подхватывают проголодавшиеся строители.
Всего в бригаде у Ашота 14 человек, он сам и его помощник — из Еревана, остальные рабочие, водитель «бобкэта» и бульдозера — из Ширакской области Армении и армянских провинций Грузии. Подрядчик и его помощник — тоже армяне. Этим летом бригада уже успела уложить плитку у одной из станций метро и ко Дню города должна благоустроить несколько зон на Бульварном кольце.
Справка
В Москве третий год идут работы по программе «Моя улица», и на лето 2017 года пришелся основной удар — строители явно торопятся закончить работы к чемпионату мира по футболу 2018 года. В этом году должны переделать 87 улиц и набережных, общие расходы, по подсчетам РБК, составят 42 млрд рублей. Работы выполняют десятки подрядчиков, но, как и прежде, строители, которые претворяют в жизнь проекты КБ «Стрелка» и международной команды архитекторов, — это мигранты из Закавказья и Средней Азии, советских республик от Черного моря до Памира.
При этом если раньше большинство рабочих были узбеками и таджиками, то теперь не меньше половины — этнические армяне, приехавшие на сезонные заработки из Армении и грузинской провинции Самцхе-Джавахети (там 100 тысяч армян составляют 55% населения). Увеличение армянской трудовой миграции связано с падением ВВП Армении из-за кризиса 2009 года (в 2014 году 20% ее ВВП составляли трансферы из-за рубежа) и вступлением страны в Евразийский экономический союз — вместе с Казахстаном, Киргизией и Белоруссией. Рабочим этих стран оформлять трудовые патенты в России теперь не нужно.
Давид смачно шутит на армянском — компания взрывается смехом, а я стою и улыбаюсь, потому что не слишком понимаю диалект, на котором говорит Даво. Население Ширакской области, как и армяне с юга Грузии, состоит большей частью из потомков переселенцев из Османской империи XVII–XIX веков, которые сохранили в речи черты западноармянского языка, а в Ереване принято говорить на восточноармянском. Таким образом, язык, который звучит из-за полосатых заборов по всему ЦАО, гораздо ближе к речи диаспоры в Бейруте и Алеппо, чем ереванской интеллигенции.
— Ну что, может, стол накроете? — командует Ашот.
Стол устроен так: на два заградительных знака из толстого пластика положили два дорожных знака. Их накрыли полиэтиленовой пленкой из рулона. Основой обеда были батоны белого хлеба, к ним нарезали разной колбасы. Поставили лимонады — бутылок десять тархуна. С одной стороны стояли рабочие в одинаковых оранжево-синих куртках и кепках, с другой — прораб, его помощник, представитель подрядчика, водитель. Слово взял Армен, помощник прораба, и торжественно позвал меня к столу.
— Давай, присоединяйся. Будем с любовью и благодарностью есть, говорить на нашем родном языке и все друг с другом делить.
За едой и беседой выяснилось, что половина рабочих из этой бригады работает в Москве второй год — после окончания прошлого сезона «Моей улицы» их бросили на стройки на окраинах. К декабрю отпустили по домам, весной начался новый сезон. Спрашиваю, когда закончат этот участок? «Ко Дню города должны успеть, думаю». А что потом? Армен пожимает плечами: «Следующая стройка». А много еще их будет в Москве? Отвечая на вопрос, Армен почему-то перешел на русский и посмотрел мне прямо в глаза.
— Стройки не закончатся, пока с них не обогатится каждый, кто сможет. Так и запиши, что Армен так сказал.
Чтобы прервать неловкую паузу, пытаюсь выяснить у шутника Даво, как ему в Москве.
— А-а-а-а-а, не спрашивай! — отмахивается рукой он, и все хохочут.
— Большая слишком? — уточняю я.
— Да что большая, с девчонками сложно — все девчонки обламывают!
Все снова засмеялись.
— Даво, а когда домой приедешь, чем займешься?
— В чем вопрос, брат? Я по нашей воде соскучился! Выйду из такси в Ереване и напьюсь из пулпулака нашей чистой армянской воды!
Когда обед закончился, оставшиеся десять минут рабочие потратили на личные дела. Многие звонили домой через приложение Viber. Водитель «бобкэта» надвинул на глаза кепку и включил на телефоне армянские народные песни. Самый молодой рабочий в бригаде — семнадцатилетний Каро — смотрел нарезку голов Мхитаряна в группе про армянский футбол на фейсбуке.
Даво закурил и предложил мне сигареты. Его напарники разошлись, а он хотел поговорить серьезно. «Я до армии на программиста учился, сейчас заработаю, вернусь домой, доучусь и буду по специальности работать. Что думаешь?» — спросил он. Я киваю — мудрый расчет: в этой сфере самые высокие зарплаты в Армении, IT-индустрия быстро растет, хотя, конечно, основу этой экономики составляет написание кодов для американских компаний на аутсорсе.
— На каких языках ты программировал? — спрашиваю, чтобы поддержать беседу.
— Брат, не помню уже. За два года службы все забыл. Помню, что у меня хорошо получалось это все.
В отличие от остальных рабочих, курящих самые дешевые сигареты, Даво предпочитает Dunhill. Выбор марки кажется сделан с расчетом на будущий заработок программиста. А пока он бросает окурок и берется за лопату — Армен кричит, что с минуты на минуту приедет машина, которая зальет бетон на площадку, приготовленную бригадой до обеда.
Остаток рабочего дня уходит на заливку бетона, двое рабочих постарше режут плитку на циркулярной пиле. Я пытаюсь спросить каждого из них про планы и впечатления от Москвы, и каждый повторяет примерно одно и то же: они не рады, что оказались в России, и не раздумывая вернутся домой, если там будет хоть какая-нибудь работа. Никто из них не знает названия переулка, в котором работает, и им не интересно в округе ничего, кроме магазина «Магнолия». Соседние кофейни и бары им не по карману, и есть ощущение, что им там будут не рады.
В этой психологии, а не в гражданстве, языке или религии, главное отличие современной миграции. Мое поколение российских армян — грузин, азербайджанцев и других выходцев из республик — выросло в семьях, где родители говорили на русском и считали переезд в Россию шагом вперед. Этому способствовали армия и бесплатное образование с квотами для национальных меньшинств. В новой России миллионы мигрантов живут компактными гетто, которые никто не хочет и не может ассимилировать. Для них московская жизнь — не шаг вперед, а трагическое обстоятельство, к которому можно в лучшем случае относиться с юмором. При этом новую Москву, как при Сталине и Брежневе, снова строят всем Советским Союзом.
Комментариев нет:
Отправить комментарий