От «города объектов» к европейскому городу

Источник: https://expert.ru/expert/2017/50/ot-goroda-ob_ektov-k-evropejskomu-gorodu/media/306968/

Архитектор Сергей Чобан считает, что для возвращения к эстетике европейского города необходимо научиться создавать качественную фоновую застройку средней этажности c детально проработанной архитектурой фасадов

В Москве завершается международный архитектурно-градостроительный конкурс концепций экспериментальных площадок реновации. Подведение результатов было запланировано на ноябрь, но мэр Сергей Собянин передвинул его на январь, чтобы организовать общественное обсуждение проектов. Любой желающий может ознакомиться с ними в «Доме на Брестской» в течение декабря.

Одна из сложностей реновации в том, что отсутствует представление, какой город хотелось бы получить в результате реализации этого масштабного и дорогостоящего проекта. Пока в арсенале лишь идея новой версии квартальной застройки — «урбан-блоков», как их называют сейчас в Москомархитектуре. Но эта идея хоть и выдается за «универсальный ответ», таковым все же не является и имеет существенные ограничения. Проблема в том, что комплекса идей для реновации пока не наработано. Российская градостроительная наука не выглядит жизнеспособной, а отечественные архитекторы, как известно, не любят формулировать свои мысли ни в книгах, ни в манифестах, ни в статьях.

Одно из исключений из этого правила — вышедшая в прошлом году книга «30:70. Архитектура как баланс сил» участника сегодняшнего конкурса, одного из самых успешных российских практикующих архитекторов, главы бюро SPEECH Сергея Чобана (книга написана в соавторстве с Владимиром Седовым). В этих «очерках визуальности» авторы приходят к выводу, что современная архитектура получила за последний век обширнейший набор инструментов для создания уникальных зданий-икон самых разнообразных форм, но при этом во многом растеряла возможности создания города, гармоничного для человека. Главный рецепт создания нового европейского города Сергей Чобан видит в формировании ансамблей контрастной гармонии, когда яркие здания-манифесты окружаются ожерельем домов фоновой застройки. Соотношение между этими частями и должно составить пропорцию 30 на 70. Другой принцип — переход от минималистичных городских фасадов к поверхностям, насыщенным деталями, рельефом, орнаментом.

Стоит ли сохранять районы пятиэтажек? Каково главное отличие европейского города от «города объектов»? Почему во второй половине двадцатого века исчезло доверие между архитекторами и обществом? И каковы главные идеи проекта SPEECH для конкурса реновации? Об этом и о многом другом мы поговорили с Сергеем Чобаном.

«Не вижу аргументов, чтобы сохранять районы пятиэтажек»

— Московское архитектурное сообщество решительно размежевалось по отношению к программе реновации. На одном фланге архитекторы, считающие, что тотально сносить городские районы — это неэтично и неэкологично. В другой части спектра те, кто убежден: пятиэтажки в любом случае обречены, а реновация дает шанс выстроить город будущего с чистого листа. Где вы на этой шкале? Как вы относитесь к реновации и районам пятиэтажек?

— Я не раз высказывался еще до объявления проекта реновации: районы массовой застройки, возведенные с конца пятидесятых, для меня не обладают ни градостроительными, ни архитектурными качествами, чтобы их рекомендовать к сохранению. Я бывал в этих квартирах начиная со школьных лет и прекрасно помню, насколько неудобными они были. Некомфортное и продуваемое пространство между домами. Входные группы и подъезды лишены хоть какой-то идентичности. Низкие потолки. Неудобная планировка квартир с проходной жилой комнатой, которая фактически является коридором, откуда ты попадаешь в маленькие закутки-спальни. Отсутствие лифта, а для многих пожилых людей подняться на верхние этажи — проблема. Плюс плохие теплотехнические характеристики и низкое качество строительства. На что ни посмотри, нет ни одного достоинства, которое говорило бы о том, что эти кварталы нуждаются в сохранении. В конце концов, и строились эти дома на определенное время.

Да, там стихийно возникло довольно много свободных пространств, которые со временем покрылись зеленью. Значит, при реновации надо постараться сохранить или заново создавать сопоставимое качество зеленых пространств. Конечно, пять этажей — это гуманная высотность. Но в нашей конкурсной работе мы показали, что подавляющее большинство новых домов этих районов можно сделать в среднем семиэтажными. Это совершенно реально, и это тоже гуманная этажность. Конечно, процесс переселения в новые дома должен быть максимально комфортным для жильцов. Но в целом я не нахожу ни одного аргумента, почему эти районы должны сохраняться.

— Вы сказали о зеленых насаждениях. А есть ли еще что-то, что вам хотелось бы сохранить в районах пятиэтажек?

— В нашей конкурсной работе мы сохранили четыре пятиэтажки, предложив их санировать. Эти дома как раз попали в середину зеленого массива, и нам показалось важным сохранить их как память места. Мы даже предложили на первом этаже сделать музей панельного домостроения. Чтобы люди могли посмотреть, как эта идея возникла, вплоть до самих проектов, вплоть до примеров интерьеров отдельных квартир.

Во-вторых, я не отрицаю, что если потратить огромные средства, то эти здания можно превратить в более пригодные для жизни. Можно приделать лифты, зимние сады. Хотя качество будет все равно хуже, чем в случае нового строительства: ни высоту этажа, ни размер окон не изменить. Можно было бы пойти на санацию некоторых домов, что мы и предложили, но в целом это огромные и неоправданные усилия, это не решение вопроса создания массовой застройки. Ведь санация будет заметно дороже нового строительства.

— Власти говорят, что себестоимость санации пятиэтажек составляет семьдесят процентов от нового строительства.

— Я скажу, что не семьдесят, а сто двадцать процентов! Если ты начинаешь качественно санировать старое здание, то тратишь больше денег, чем при новом строительстве. Это, к сожалению, так.

— Но есть же немецкий опыт санации панельных домов. Почему немцы не сносили все пятиэтажки подряд, а частично реновировали?

— Какие-то здания санировались, какие-то сносились, районы уплотнялись. Надо признать, что и качество постройки восточнонемецких панельных домов все-таки было несколько выше, чем у нас. Я был в таких домах после санации: например, именно в таком здании на Лейпцигерштрассе в Берлине долго жил мой приятель. И он сейчас оттуда уехал, решил переселиться в квартиру с более высокими потолками, с более удобной планировкой. Я видел, что объемы санации и размеры капиталовложений в такие проекты в Восточном Берлине были огромными. Но чем оправданы такие действия, я не знаю.

Тридцать на семьдесят

— Вы подробно рассказали о недостатках пятиэтажек. Но почему же программа реновации вызвала такой взрыв страстей?

— Если вы прочитаете любое обсуждение в фейсбуке, то увидите, что общество критически настроено по отношению к любому новому строительству. Почему это так? Я не социолог, но думаю, что во многом это связано с огромной неуверенностью в результатах работы современных архитекторов. Безусловно, в истории нового строительства было много перегибов с точки зрения плотности застройки. Но есть и проблема долговечности современной архитектуры. Причем я имею в виду не физическую долговечность: современные дома прослужат намного дольше, чем панельные шестидесятых-семидесятых годов. Важна, как я это называю, духовная долговечность — насколько такой дом будет приятен глазу в дальнейшем. Судя по тому, как люди реагируют на современную архитектуру, они не очень верят, что результат нового строительства их порадует. И это, кстати, не только российский феномен.

— В Европе тоже такие настроения?

— Абсолютно. Я как раз на прошлой неделе был в Берлине, и там в разных местах слышал от политиков похожие просьбы: «Здесь у нас дом начала двадцатого века, сделайте, пожалуйста, что-то похожее. Здесь прекрасные черепичные крыши — сделайте нам такую же. Не делайте мансардные окна слишком современными». Это то, о чем я пишу в своей недавно вышедшей книге «30:70. Архитектура как баланс сил» (написана в соавторстве с Владимиром Седовым): в фоновой архитектуре мы абсолютно потеряли тактильность, глубину, многообразие и проработанность поверхностей здания, то, на чем задерживается глаз, — и в результате мы утратили доверие людей.

Представим, что бы мы сказали жильцам пятиэтажек: «Дорогие друзья, съездите в Париж или в Петербург, посмотрите на центр города — на месте площадок реновации будет примерно так же». Я уверяю вас, что ни одного негативного отзыва не было бы. Ни одного! Но поскольку мы не можем сегодня гарантировать создание такой застройки, у каждого возникает вопрос: «А что получится в итоге? Вдруг получится то же самое, что и было, только хуже и плотнее?»

Я думаю, что сегодня можно делать архитектуру, которая проживет заметно дольше. Но для этого нужно отказаться от многих модернистских, скажем так, догм. Должны быть дома-события, дома-объекты, и должна быть качественная фоновая застройка комфортной этажности. Пропорции между ними — максимум тридцать на семьдесят.

В нашем конкурсном проекте мы и реализовали этот подход. Есть некоторое количество более высоких, с выразительным силуэтом, домов. Это, кстати, и существующие дома, которые мы обрамляем. Но как минимум семьдесят процентов домов должны иметь небольшую этажность — шесть-восемь этажей. Это должны быть спокойные, но детально проработанные по своей архитектуре фасады зданий. Понятно, что здания не будут иметь каких-то экзальтированных форм: у нас мало желающих жить в треугольных, круглых и многоугольных квартирах. Это будут прямоугольные, не оскорбляющие глаз дома. Вот, собственно, основные идеи нашего проекта.

— Довольно неожиданный ход: ведь это был градостроительный конкурс, который не ставил вопроса об архитектуре зданий.

— Да, вопрос архитектуры не ставился. Но нам было важно показать не только градостроительные структуры, но и эту философию. Что кроме этажности и общественных пространств крайне важен вопрос формирования доверия между нашей маленькой группкой архитекторов и большой группой людей, которые сегодня нам еще так мало доверяют. Не доверяют, потому что мы не можем, к сожалению, пообещать, что построим им новый Париж Османа или новый Петербург.

По утрате доверия

— В какой момент разрушилась это доверие между архитекторами и обществом?

— Думаю, это произошло в конце семидесятых. Я помню, как примерно в 1974–1975 годах, зимой, ходил со своей бабушкой на Комендантский аэродром и мы с восторгом смотрели, как люди в оранжевых комбинезонах возводят панельные дома. Помню, я упоенно писал маслом этих людей. И мне казалось, что вот это — становление нового мира. А где-то в самом начале восьмидесятых, я думаю, это ощущение окончательно пропало. Кстати говоря, это очень совпало с эпохой постмодернизма и в Западной Европе, и в Америке. Во всем мире в воздухе начала витать идея, что модернизм себя изжил.

Я помню, наша семья переехала в новый современный дом на Серебряном пруду. У нас были современные вазы формы небоскребов — какие-то продавлено-выгнутые. И табуретки на трех тонких гнутых ножках, которые качались уже через год. Все было тонкое и какое-то время поражало воображение. А потом я вдруг понял, что когда я приезжаю в квартиру моих бабушки и дедушки в Дмитровском переулке — а там стулья, столы и рамы другой эпохи, насыщенные деталями, потолки с какими-то милыми деталями, а из окон видны фасады домов с интересными поверхностями, — то это другой мир. Он не временный. Он не «пришел и ушел», это не мода, которая тебя захлестнула и потом оставила с открытым ртом стоять на остановке. Это то, что всегда было и будет с тобой. Это ощущение я связываю где-то с концом семидесятых — началом восьмидесятых.

Я думаю, что с тех пор недоверие нарастало еще и потому, что архитекторы и сами проявили неуверенность. Они не настаивали на своих проектах будущего, а рванули в разные стороны. В Москве это превратилось в башенки на зданиях девяностых годов. Было видно, что архитекторы и сами во всем сомневаются, но вернуться к уверенным проектам, условно говоря, сороковых — начала пятидесятых годов им уже не суждено, потому что в руке нет этой уверенности. А потом произошло усложнение архитектуры, которое вместе с внутренней неуверенностью архитекторов дало неубедительные результаты. И люди еще больше разуверились в том, что мы что-то умеем. И с тех пор нас качает из стороны в сторону, каждый год по-разному.

Ситуация, я бы сказал, практически полностью вышла из-под контроля, потому что отсутствует теоретическая база. Непонятно, как в принципе добиться того качества, которое было, например, в архитектуре еще сто лет назад. Что для этого надо делать? Если ты строишь очередное здание банка или какой-нибудь новый оперный театр, там вроде все понятно. Есть специалисты, они делают интересные вещи. А вот как сделать сам город? Как вновь научиться строить скромные фоновые дома, которые вызовут симпатию и любовь горожан?

В некоторых странах решили, что город превращается в экспопарк, где здания самых разных и диких форм просто строят друг рядом с другом. Я называю это «город объектов», где каждый новый дом более лихой, чем предыдущий. Но это уже вообще не европейский город, это путь в другую сторону. А если мы говорим о попытках заново сконструировать новый европейский город, то надо честно признаться, что при потере плотности деталей фасада даже при сохранении спокойных непретенциозных форм самой застройки образ европейского города не работает.

Между «городом объектов» и европейским городом

— Правильно ли я понимаю, что в России из-за особенностей климата и качества строительства модернистская архитектура «работает» не так, как в Европе?

— Да, в России модернистские здания смотрятся хуже, чем в Южной и Средней Европе. Мало света, и если мы строим здание с минималистским отношением к поверхности, то через короткое время оно начинает выглядеть неприятно дряхлеющим. Точно такое же здание в Италии будет выглядеть совсем по-другому — там больше солнца, больше игры теней. Дома у нас выглядят более плоскими. Поэтому, конечно, в ситуации, когда солнца нет, необходимо делать более активную архитектуру. Это не мной придумано.

В России модернизм стареет заметно хуже. Конечно, ярые противники того, что я скажу, будут мне сразу приводить в пример Швецию c Финляндией. Но я был там в этих новых кварталах и, если честно, не сильно восхищен. Понятно, что если много сосен вокруг дома посадить, то он будет выглядеть симпатично. Но у нас в Москве и с соснами сложно, и рельеф не такой активный, и не стелется брусника.

Качество строительства, безусловно, тоже сказывается: чем минималистичнее здание, тем выше должна быть точность, нужны «нулевые стыки». Наше качество нужно чем-то скрывать. Сказывается и желание сэкономить на строительных материалах. И это еще одна причина подспудного недоверия части архитектурного сообщества к программе реновации: будет ли качественно построено? Но я оптимист и считаю, что если не стараться решить эту проблему, то мы никогда не приблизимся к качеству.

— Каковы особенности градостроительного развития Москвы? Сейчас, мне кажется, мы живем в весьма драматический момент, когда Москва начинает быть похожей на азиатские города — на Шанхай, на Гонконг. Архитекторы все чаще проектируют дома-пластины высотой тридцать-сорок этажей.

— Да, мы находимся на пути к такому городу, как Гонконг. В силу высотности, в силу разобщенности объемов, порой не соотносящихся друг с другом решений на соседних участках. Это путь к «объектному городу». Я бы не назвал его азиатским. Есть европейские города, которые развиваются таким путем. Посмотрите на Осло, Милан или Гамбург, новые кварталы выглядят точно так же, как Гонконг. Если мы такой город хотим, то мы можем быть абсолютно спокойны, мы на прямом пути к нему.

Эта тенденция связана с довольно длительным периодом развития штучного модернизма, штучного градостроительства. Не строительства города пространств, а строительства города объектов, которые стоят в чистом поле в свободном расположении друг к другу, с довольно свободными силуэтами. Но тем не менее у меня есть ощущение, что определенный поворот к людям, в том числе у застройщиков, у нас происходит. Это происходит медленно и неоднородно. И в этом смысле такой проект, как реновация, может быть большим шансом на реабилитацию современного европейского города. А может случиться и фиаско, если мы просто сделаем сегодня новую версию послевоенного модернизма, который обречен на столь же быстрое старение, как и построенный шестьдесят лет назад.

Вообще, каждая культура все-таки двигается своим путем. И если в какой-то момент российская культура решит, что такой тип города, как Гонконг, для нас хорош, то в конце концов так и будет. Но это не значит, что я должен его проповедовать. Мне ближе европейский тип города. Его принцип, как мне кажется, складывается из трех основных позиций. Первая — умеренная этажность для абсолютного большинства застройки. Вторая — соответствующие умеренной этажности умеренные разрывы между зданиями. И третья — артикуляция каждого отдельного здания как самостоятельной единицы с самостоятельным фасадом, который должен быть достаточно детально проработан в рамках общей довольно однородной композиции объемов. Он также должен быть другим по отношению к фасаду соседа, потому что иначе мы получим просто в другой архитектуре, но ту же самую панель, так сказать, образца 2017 года.

«Если архитектору нравится дом со скачущими окнами, пусть строит его для себя»

— Вы крайне успешный практикующий архитектор, но при этом весьма критически относитесь к тому, что строится сегодня. Вот пара ваших цитат. «Мы строим города, которые нам не нравятся». «Здания рядовой застройки девятнадцатого века как будто бы строили архитекторы-инопланетяне — мы так не можем». При этом, кажется, большинство ваших коллег-архитекторов не разделяет ваших опасений по поводу развития архитектуры.

— Если архитектору нравится делать районы из одинаковых зданий, так пускай для себя их делает. Сколько у нас архитекторов в стране? Надо сделать район для архитекторов, чтобы они там все жили, где они смогут проектировать то, что они хотят, не оглядываясь на окружающий мир. Но мы же не можем, понимаете, не за свои деньги и не для себя делать то, чего другие явно не хотят. В конце концов, мы должны когда-то понять, что то, что мы делаем, — это не совсем то, чего хотят неархитекторы.

Другое дело, что я, например, не могу похвастаться, что я делаю на сто процентов или даже на тридцать процентов то, о чем я говорю. Мне далеко не всегда это удается. Есть какие-то поиски, есть более и менее удачные проекты. Но это же не значит, что то, что я говорю, неверно.

Но судя по большому количеству мнений горожан, которые мне, надо признать, приходится читать без всякого удовольствия, потому что часто они касаются моих собственных построек, я могу сказать, что путь униформированного модернистского градостроительства никто не поддерживает. Так, может быть, следует задуматься о новой редакции европейского города? Города, который и на территории России очень активно существовал. Если вы внимательно посмотрите на историческое ядро средних городов или «миллионников», то увидите, что это тот самый европейский город, о котором я говорю. В общем, то, что нам всем пока еще нравится. Я говорю «может быть», потому что третьему-четвертому поколению после меня это, возможно, нравиться не будет. Или, как мне сказали на одной дискуссии, «так они все равно смотрят сейчас все в гаджеты. Им все равно, в какой дом они входят». Может быть, и так, но я-то себя переделать не могу.

— С вами трудно не согласиться, большинству горожан не очень нравится то, что строится сегодня. Но почему же девелоперы не откликаются на запрос потребителей? Сегодня же конкуренция между ними очень высока?

— Еще недавно у человека не было выбора: он выбирал, условно говоря, из двух не очень устраивающих его вариантов. В последнее время сдвиг произошел. Я вижу и поиск нового, и применение более сложных фасадных решений. Это сдерживается несколькими факторами. Строительная индустрия пока не перестроилась, она не дает архитектору достаточного количества решений. Сейчас эти решения в основном ищутся в сфере применения кирпича. Все за него схватились, потому что это практически единственный материал, который без особых усилий дает вот это ощущение измельчения поверхности фасада. Но сам по себе кирпич всех вопросов не решает: если из него делать совершенно одинаковые структуры, то результата не будет. Есть проблемы, связанные с нежеланием строительных компаний и застройщиков идти на все еще более дорогую детальную работу с поверхностью.

— Такие фасады намного дороже?

— Не только. Это требует и больше внимательности. Для строителей это тяжелее. Я сталкиваюсь с большим количеством примеров, когда строительные компании сами, по своей инициативе предлагают якобы удешевить проект. А на самом деле они просто заменяют материал, чтобы не тратить столько времени на его обработку. Берут материал, который даже не дешевле, но проще в монтаже. В результате мы получаем гладкие и абсолютно лишенные любви к детали поверхности.

Ну и велик тормозной путь. Скажем так, присутствует и разобщенность людей по поводу того, чего они хотят. Есть огромное количество людей, которые выросли в этих панельных домах, и их мнение не столь однозначно. Некоторые говорят: «Я хочу ходить в такой исторический город гулять, но сам буду жить в башне». Двойная мораль. Такие люди тоже есть, это результат модернизма и жизни в этих вертикальных и горизонтальных домах-палочках. Человек, который вырос на пятнадцатом этаже, ценит это и не очень чувствует, что такое уютный двор. Эту разобщенность рынок, конечно, тоже ловит. Резко перестроиться с одного настроения на другое нельзя. Но в целом, насколько я понимаю, застройщики сегодня чутко настроены в связи с конкуренцией и ориентированы на масштаб, приближенный к человеку.